Французский президент Эммануэль Макрон, в конце зимы взявший курс на активизацию в публичном пространстве, вовсе не собирается сбавлять темп. Сперва он запустил дискуссию вокруг возможной отправки западных военнослужащих на Украину. При этом 2 мая он уточнил, что многие страны ЕС якобы согласились с этим предложением Франции. Но рассмотреть такую опцию можно, по его словам, в случае, если бы «русские прорвали линию фронта» и если бы поступила просьба от Киева, которой сейчас нет.
Кроме того, 25 апреля была речь Макрона в Сорбонне, в которой он напророчил Европе неминуемую гибель, если та поскорее не выстроит свою стратегическую автономию. Немногим позже хозяин Елисейского дворца обозначил готовность вести обсуждение внутри ЕС насчет «европеизации» ядерного арсенала Пятой республики, подчеркнув, что жизненные интересы его страны (ущемление которых и считается поводом для использования ракетного потенциала) отныне имеют «европейское измерение». На май французский лидер уже запланировал ряд важных международных встреч, среди которых — прием председателя КНР Си Цзиньпина и государственный визит в ФРГ, разрекламированный как «кульминация франко-германских отношений». Всё это под одной вывеской — с призывами защищать Европу, как ее сейчас геополитически определяет президент, «от Лиссабона до Одессы», выстраивать «Европу-державу», способную быть реальным центром силы в меняющемся миропорядке.
Подобный рефрен в выступлениях Макрона уже откровенно не нов: в последнее время он лишь приобрел более отчетливые «ястребиные», антироссийские нотки. Сами по себе самоповторы, кстати, весьма показательны, ведь когда действующий французский лидер, занявший пост в 2017 году, семь лет подряд говорит примерно одно и то же, он де-факто признает, что его слова раз за разом ни к чему не приводят. Тем не менее, кроме внешне привычных мантр о стратегической автономии и злободневных лозунгов вроде «не дать России победить», в последнее время во французской внешней политике обозначился еще один принципиально значимый — мировоззренческий — сдвиг, который не был для нее характерен в прежние времена, но который та же сорбоннская речь ярко высветила.
Долгие десятилетия основу ДНК дипломатии Пятой республики составляла готовность вести диалог с совершенно разными державами с упором не столько на ценности, сколько на национальные интересы. Следуя голлистским установкам, французские лидеры, пусть никогда не отводя свою страну слишком далеко от западного лагеря, всё же соглашались, что наиболее благоприятной для всех международной системой была бы многополярность, где Европа будет значимым, но лишь одним из многих участников баланса сил. Хотя в линии Парижа всегда прослеживалось своеобразное «республиканское мессианство» (восприятие своей страны в качестве родины прав человека, которые непременно нужно защищать по всему миру), оно сдерживалось мощным прагматическим началом — пониманием, что «научить» всё человечество западным ценностям всё равно не получится, и нужно действовать с опорой на реалии.
Благодаря этому подходу французской стороне в разные годы удавалось, в частности, иметь весьма тесные отношения с Советским Союзом, а затем и выступать одним из приоритетных собеседников России по вопросам европейской безопасности. Она пользовалась уважением как посредник (конфликт на Кавказе 2008 года) и игрок, готовый вникать в местные расклады и специфику (на Ближнем Востоке до «арабской весны»), в конце концов, как ядерная держава, несущая наряду с другими членами официальной «пятерки» особую ответственность за судьбы мира. Бесспорно, своих «скелетов в шкафу» у французов тоже хватало: прежде всего, стратегия «Франсафрик» по сохранению отнюдь не равноправных отношений с бывшими колониями. Однако открытость к диалогу со всеми заметными акторами — в автономию первоначально вкладывался именно такой смысл — выгодно отличала Пятую республику от многих членов коллективного Запада.
Отказаться от этой оригинальности одним махом действующий президент тоже не решался. До начала СВО и даже какое-то время после Макрон слыл едва ли не главным сторонником перезагрузки отношений с Кремлем, взаимодействия почти по всем глобальным и региональным досье, чем вызывал немало критики внутри ЕС. В первые годы у власти перед французским президентом раскрылось редкое окно возможностей, когда США переживали президентство Дональда Трампа, Великобритания вела трудный процесс выхода из Евросоюза, а в самом объединении не было фигуры, готовой поспорить с Макроном за лидерские позиции. Глава Пятой республики тогда поспешил воспользоваться шансом, впервые заговорив (к слову, тоже в Сорбонне) о стратегической автономии ЕС: последняя, как ожидалось, не должна была вступать в противоречие с идеей мирного соседства с Россией. Более того, как в тех условиях могло показаться, такая линия вполне отвечала бы развитию российско-европейских отношений, поскольку в идеале могла бы вывести европейцев из-под прямого давления США.
Однако в нынешней ситуации автономная Европа, даже если в теории и возможна, приобретает несколько иной подтекст. Судя по выступлению Макрона от 25 апреля, она скорее превращается в осажденную крепость, со всех сторон подпираемую авторитарными режимами и зонами нестабильности, последний ковчег ценностей гуманизма и демократии. «Мы не такие, как остальные», — буквально заявил французский лидер, по смыслу воспроизводя печально известную метафору Жозепа Борреля о цветущем саде и джунглях. Нарекая себя в стратегических документах «образцовым союзником по НАТО», Париж видит автономную Европу лишь как вторую опору альянса, а всю конструкцию вместе — Западом, противостоящим всем остальным: России как непосредственному противнику на поле боя, Китаю как системному сопернику и, наконец, всему Глобальному Югу, осмеливающемуся искать альтернативные модели развития.
Соответственно, для былой самодостаточности французской дипломатии попросту не остается места: теперь наличие сколь-либо оригинальной линии — это недопустимый удар по внутренней консолидации, без которой не выжить. Отсюда и тезис о европеизации ядерного оружия страны: за счет него вести диалог с внешним миром сложновато, а вот защититься можно попытаться. «Открытая» стратегическая автономия ЕС, контуры которой едва-едва стали проясняться, рискует окуклиться внутрь себя.
Любопытно, что еще раз продвигая прежние нарративы в новых условиях, Макрон вновь пользуется удачным моментом, в чем-то схожим с 2016–2017 годами. США и Великобритания опять погружаются в избирательную кампанию, правящая коалиция в ФРГ хрупка, летом пройдут выборы в Европарламент, после чего начнется перераспределение портфелей во всех высших инстанциях ЕС. Президент делает ставку на то, что, пока остальные союзники по Западу заняты иными вопросами, Франция, где определить нового главу государства предстоит еще только через три года, сможет заполнить вакуум и застолбить за собой статус едва ли не главного гаранта безопасности всего Евросоюза. А это, в свою очередь, даст дополнительные политические очки, исполнение давней французской мечты о «лидерстве через Европу» и замыкание на себя финансовых потоков под военно-технические проекты. Добиться этих целей, как кажется президенту, ныне гораздо легче на основе поляризующей, конфронтационной риторики, тем более всё равно преемственной с тем, что он говорил с самого начала. Но время сжимается, как шагреневая кожа, поэтому озвучить все выгодные для Парижа тезисы нужно быстро и кучно.
Между тем всё это не отменяет минимум двух проблем практического характера. С одной стороны, Макрон вновь, как и семь лет назад, рискует переоценить свои силы и увлеченность союзников внутренними делами. На автоматическое признание французского лидерства в ЕС едва ли приходится рассчитывать: слишком часто Париж пытался создать вокруг себя «авангард желающих», так и не добившись конкретных результатов. С другой стороны, остается всё та же проблема самодостаточности во внешнеполитическом курсе: автономная Европа не будет в строгом смысле слова таковой, если ее главный архитектор соглашается с приматом НАТО и коллективного западного видения происходящего в мире. Понимая под автономией не столько субъектность Евросоюза в мире, сколько способность защититься от внешних угроз, французский президент будет вынужден прийти к неутешительному для себя выводу, что от его инициатив мало что зависит до тех пор, пока для безопасности европейцев сохраняется решающее значение фактора США и НАТО.
Автор — кандидат политических наук, научный сотрудник Лаборатории анализа международных процессов ИМИ МГИМО МИД России, старший преподаватель Кафедры европейских исследований СПбГУ
Позиция редакции может не совпадать с мнением автора
