Фетишизм меньшинств, или По ту сторону бархатного подполья
Художник Петр Павленский, недавно благополучно отрезавший себе мочку уха во имя высших эстетических идеалов, привлек внимание к проблеме актуального искусства. Пора разобраться с тем, что же в этой сфере сегодня происходит.
Павел Пепперштейн, выступая недавно в петербургской арт-галерее Anna Nova, охарактеризовал современное художественное сообщество как весьма неприглядное сборище, обладающее весьма скверным характером: разного рода разрушители, осквернители, ни во что не ставящие чувства своих сограждан и к тому же охваченные постоянной завистью друг к другу. Если их концентрация в каких-то местах повышается, «местное население» рано или поздно начинает их ненавидеть и готово к движению протеста.
Я вспомнил о пермяках, воистину возненавидевших ежегодные фестивали актуального искусства, регулярно устраиваемые предыдущим губернатором, и про себя улыбнулся... Но Пепперштейн неправ, хотя его негодование понять можно. Он неправ, если сравнить современных художников с современными же политиками, хотя бы с теми, кого принято сейчас называть «евробюрократией». По сравнению с ними художники — зайчики, они на порядок честнее, искреннее в попытках обновления мира, в попытках вернуть жизнь и дух в умирающие структуры европейской социальности. Дух дышит, где он хочет: именно у актуальных художников нельзя не заметить движения духа.
Если за актуальными художниками сегодняшнего дня можно оставить это имя — «сохранившие дух», тогда приходится говорить об их двойной дезориентированности.
Именно поэтому характеристика, данная арт-сообществу Пепперштейном, имеет свой резон: художественная братия сегодня так отвратительна именно потому, что она сущностно порабощена — с одной стороны, гламуром как господствующим эстетическим предпочтением офисного планктона, с другой — политикой, которую художники просто копируют, как убогие реалисты, вместо того чтобы творить.
Следовательно, задача освобождения арт-пролетариата, помимо консолидации рядов и осознания общей участи, включает в себя содержательную самостоятельность политического бытия. Художник порабощен до тех пор, пока его жест является всего лишь прорисовкой тех или иных деталей политической картины. Действительная свобода арт-пролетариата обретается тогда, когда наличный политический расклад распахивается перед художником столь же открыто, как стихия красок или камней — сегодня же мы видим, что актуальный художник давит только на тот тюбик, который ему протягивают.
Художественные инновации планетарного масштаба нельзя предугадать заранее, но рассмотрим кое-что уже воплотившееся.
Серебряный век — это иллюминация по краям схождения символа и плоти, грандиозная попытка переноса центра художественного производства из разрозненных площадок (холст, подмостки, монумент) в сферу телесности, широко раздвинувшая границы этой сферы. Можно вообще сказать, что Серебряный век стал первым удавшимся Большим проектом искусства — именно потому, что он удался, он породил волну эпигонства, был растащен по фрагментам в результате глубже всего оказалась сокрытой подлинность вдохновения. Ведь и гламур в каком-то смысле представляет собой сильно разбавленную, перебитую вкусом мохито экстракцию Серебряного века. Однако ни поп-культура, ни гламур не коснулись важнейших струн, светильников иллюминации телесно-символического, тут всё же требуется иная глубина погружения.
Проект «Авангард» стал художественным оформлением миссии пролетариата — с тех пор социально-экономическое содержание миссии в значительной мере утратило актуальность, а проективная составляющая, напротив, вышла на первый план. Потенциал для реализации художника здесь по-прежнему огромный, его уже никак не сравнить с жалким крохоборством современного актуального искусства.
Лишь в проектах такого масштаба скрывается возможность креативного класса действительно состояться. Ведь отыгрывание роли политического активиста — это жалкое эпигонство, имитация, недостойная Художника, своего рода отрава, ответственная за интоксикацию его сознания и воображения.
Нетрудно в духе классиков марксизма-ленинизма обрисовать объективные и субъективные предпосылки кризисного состояния бытия-в-признанности, словно взывающие к арт-пролетариату.
Во-первых, внутренняя территория искусства вытоптана, магическая сила искусства израсходована, драгоценная «урановая руда», оставшаяся в наследство от реакторов высокого синтеза, распалась. Герметичный проект искусства для искусства провалился именно тогда, когда даже чисто физическая численность актуальных и потенциальных авторов возросла на несколько порядков. Огромная, голодная до славы армия готова к походу, вопрос — куда?
Самой очевидной целью представляется политика, расположенная по соседству. Она, однако, в столь же глубоком кризисе, выжившие из ума институты представительской демократии давно выдают на-гора некую имитацию, детскую игру в куличики с элементами шизофрении. Кажется, что политике больше всего не хватает живой жизни и, так сказать, человеческих людей.
Не удивительно, что художники, вытоптав собственную территорию, устремились сюда рядами и колоннами.
Первое вторжение кочевников от искусства на территорию бытия в признанности произошло на рубеже 1960–1970-х годов прошлого века и получило название контркультура, известная также под именами «молодежная революция», «сексуальная революция», «психоделическая революция». Если сказать коротко — это было прекрасно.
Но вторжение было отбито: капитализм с ним справился, хотя затраты на оборону оказались сопоставимыми с противодействием Мировой Революции. Конечно, были сделаны выводы: сегодняшняя инфильтрация художников, осуществляемая малыми группами, не просто разочаровывает, она настолько же уныла, насколько чарующе-прекрасной была первая. Что же обнаруживают сегодня художники, идущие в политику, и чем же приходится им там заниматься?
Начнем с того, что вторжение в эту отравленную среду обитания не остается для них безнаказанным. Когда-то знаменитый диссидент, генерал Петр Григоренко говорил: в подполье можно встретить только крыс — имея в виду необходимость открытого, незатаенного протеста.
А в политике, которая есть выжженная земля, где перебежками перемещаются отряды художников? Если посмотреть издалека, вроде все как надо — занимаются своим актуальным искусством, расставляют какие-то художественные ориентиры в политическом поле. Однако, присмотревшись к какой-нибудь типичной фигуре, приходится с грустью констатировать: этот персонаж нисколько не похож на битника с гитарой, за которым так хотелось последовать. Рыщущие повсюду отряды актуального искусства состоят из грантосоискателей или активистов. Несмотря на личную искренность многих участников, в целом перед нами действительно дезориентированное, внутренне коррумпированное, подкупленное сообщество. Они заклеивают себе рты скотчем, ведут бой с тенями исчезнувших драконов.
Самым надежным показателем является здесь характер отношений с невидимым Хозяином. Если хиппи и битники потрясли до основания социальную систему Америки и их великий хеппенинг проник едва ли не в каждый дом, то задача активистов состоит в поиске замаскированных тиранов (такая задача им поставлена), расистов, сексистов, чтобы показать им какой-нибудь неприличный художественный жест, желательно с безопасной площадки. Всё прямо в духе советской частушки:
Мимо этого окошка
Я спокойно не хожу —
То им серп туда засуну,
То им молот покажу...
Правда, вместо серпа и молота демонстрируются непосредственно некоторые части тела или их изображения, одни — в случае движения Femen, другие — в случае группы «Война».
На это, безусловно, есть гранты, а если еще ископаемый дракон тебя заметит и удастся выделить дело из общего гражданского или уголовного судопроизводства, то гранты довольно значительные. Однако лаборатория по выведению гомункулусов современного общества должна оставаться в неприкосновенности. Фетишизм меньшинств, о котором сами меньшинства давно уже не просят, — вот то главное, на что направлен заряд дерзости художников в ипостаси активистов, если о таком заряде еще можно говорить в данном случае.
Возникают, конечно, и дежурные пощипывания капитализма, попытки расцветить акциями запредельно скучную экологическую риторику — но в остальном всё остается под контролем. Хочется спросить: а как же лучшие традиции русского искусства? Универсальный защитный прием советского времени, состоявший в том, чтобы держать фигу в кармане и при случае укусить руку дающего? Увы, активисты не позволяют себе даже этого, разве что по команде: уж больно сильна установка на «искренность», вот и приходится в поисках тиранов объездить иной раз чуть ли не целый мир. А в своих стенах в отсутствие хоть сколько-нибудь дееспособного лидера приходится довольствоваться даже такими кандидатами, как Виктор Орбан и Сильвио Берлускони.
Итак, что же оно больше всего напоминает, это сообщество признанных художников? Пожалуй что маленьких суетливых рыбок, пристроившихся по соседству с салонами тайского массажа. Эти рыбки «обкусывают» ноги клиента, удаляя омертвевшую кожу и доставляя потребителю услуги удовольствие. Художники-активисты, они также слегка покусывают ноги Хозяина, чтобы кровь не застаивалась. И разве это не величайший позор для арт-пролетариата? Разве не должны быть художники настоящими бойцовыми рыбками, пираньями по отношению к проводникам всемирного мещанства и столпам потребительской цивилизации?
Они должны руководствоваться дуновениями духа, который дышит, где хочет, и который давным-давно покинул пустыню либерально-активистского проекта. Следовательно, переход армии искусства в наступление связан с консолидацией пролетариата, с обретением им настоящего классового сознания. Тогда художнику не будет нужды подлаживаться под исполнение чужой воли, искать отведенных для него задач на вытоптанном политическом поле — он сможет переформатировать это поле заново. Ему предстоит учредить новую политику, подобно тому как великие аскеты прошлого дерзновенно намеревались учредить новое небо, вернуться или обратиться к Большим художественным проектам. Эти проекты стоят на повестке дня: тут и прекрасная идея Империи, которую художники должны изъять у политиков, переведя ее в эстетическое пространство.
Быть может, наиболее актуальная на сегодняшний день задача — смести слепые юридические перегородки, в которых сегодня задыхается человеческая экзистенция, и посредством художественного вдохновения вернуть значимость и красоту прямой человеческой инициативы.
