«Интеграция объединяет всех — от коммунистов до «Единой России» и правых»

— Идею объединения бывших стран СНГ часто называют реализацией имперских амбиций руководства нашей страны. Вы так не считаете?

— Вы знаете, любая интеграция опирается на ранее когда-то существовавшую общность, свою основу. У нас основа кажется достаточно близкой — Советский Союз, но на самом деле до него были Российская империя, Золотая Орда, Великий скифский союз. На этом пространстве всегда что-то «единое» было. Та же история в Европе. У них тоже была империя Карла Великого, которая рухнула несколько сотен лет назад и была поделена на три части. Первая шестерка стран ЕЭС, по сути дела, — точь-в-точь империя Карла Великого. Поэтому имперские переклички интеграционных объединений никого не должны пугать.

— Следующей в наш союз вступит Киргизия?

— В июне я была в Киргизии, мы провели несколько раундов переговоров. Понятно, почему Киргизии это интересно: маленькая страна получает выход для своей продукции на весь рынок. Раньше Киргизия с Казахстаном имели очень дырявую «гуманную» границу. В связи с формированием ТС мы снимаем границы внутри и делаем идентичные снаружи.

Это все правильно, но для киргизского бизнеса появились издержки: надо объезжать, оформлять. И инвесторы на них на самом деле уже смотрят в плане развития легкой промышленности, а в ТС будут и единые стандарты, можно будет свободно заходить со своим товаром на наши рынки.

С Киргизией предстоит проделать еще очень большой объем работы. Даже с Белоруссией, с которой  у нас уже не было пограничного контроля и таможни, пришлось провести большую работу в сфере согласования таможенного администрирования, санитарных и фитосанитарных мер. Службы Киргизии сегодня нужно выводить на уровень Таможенного союза. Отдельный важный момент — это членство Киргизии в ВТО. Ее тарифы отличаются от таможенного тарифа ТС, и ей придется принять его. ВТО позволяет входить в таможенные союзы, при этом надо проводить с ними переговоры, объяснять, что присоединяешься к Таможенному союзу.

— У Таджикистана тоже есть интерес к Таможенному союзу. С ними переговоры еще не начинали?

— Нет. Они, естественно, хотят посмотреть, как будет идти процесс с Киргизией. Таджикистан массу преимуществ получит от вступления в ТС, особенно если там будет Киргизия. Если нет ее, то у Таджикистана нет границы с ТС. Если разрыв между сроками их вступления будет большой, то надо тогда Киргизии закрывать границу с Таджикистаном. Я все смеюсь, что эту проволоку, которую сейчас размотали на казахско-киргизской границе, перенесут на киргизско-таджикскую. Хорошо бы сразу её перенести на внешний контур, а то придется все время разматывать-сматывать таджикскую границу.

— Какие варианты сотрудничества возможны с Украиной?

— Первый и самый простой — ратифицировать соглашение о зоне свободной торговли. Мы подписали его в октябре, причем Украина была сама инициатором его быстрого подписания. В итоге получилось, что Россия его ратифицировала, а Украина — нет. Насколько я понимаю, она заинтересована в гарантиях, что даже если создается абсолютно либеральная зона торговли с Европой, у нас, членов зоны свободной торговли, не будет возможности посмотреть, как эта зона сказывается на странах СНГ.

Есть очень большие риски: если Украина создает зону свободной торговли с Европой, то вполне возможно, что многие европейские товары пойдут на украинский рынок и вытесняет их товары, прежде всего сельхозпродукцию. И эти товары хлынут на рынок стран СНГ и ТС. В договоре, конечно, есть возможность среагировать, в случае если другой участник подпишет договор о зоне свободной торговли с кем-то другим. Может, именно это  украинских коллег и тревожит? Потому до ратификации подписанного договора говорить о дальнейших шагах преждевременно.

Еще реальная возможность — сотрудничать в Таможенном союзе в областях технического регулирования. Скоро у всех заинтересованных государств появится возможность подписывать соглашения и присоединяться к нашей системе техрегулирования. Эта возможность будет и у Украины, и у Армении, и у Азербайджана. Таможенный контроль будет, но технический и фитосанитарный существенно легче будет проходить. И, конечно, третий вариант — вхождение в ТС.

— То есть вы не исключаете вхождение Украины в Таможенный союз?

— Дверь открыта, но Украина пока не проявляет заинтересованности. Она объясняет это тем, что делает выбор в пользу евроинтеграции, и поэтому она не планирует присоединяться к ТС. Мы с уважением относимся к этой позиции. Но я не вижу ничего «антиевропейского» в ТС. При этом вряд ли вхождение в Евросоюз — реальная перспектива для Украины и для кого-то еще в ближайшие годы, ситуация в ЕС непростая. С другой стороны, то, что делаем мы — не возведение забора на границе Евразийского экономического союза, а наоборот — выстраивание общих экономических стандартов с ЕС. Мы готовы к обсуждению форматов взаимодействия ТС и ЕС. Но европейцы должны сами осознать нас как геополитическую реальность.

— Они нас не признают?

— Они присматриваются. Думаю, что это быстро произойдет. Если у ЕС не будет связи с ТС и Евразийским союзом, то у нас будут связи со странами АТЭС. Нам очень интересен этот регион, в том числе и по заключению преференциальных торгово-экономических соглашений. У нас уже идут консультации по этим вопросам.

— Когда можно будет начинать думать о единой валюте и нужна ли она нам вообще?

— К 2015 году мы точно создаем Евразийский союз. Означает ли, что как только он будет создан, мы сразу начнем думать о единой валюте? Я думаю, что нет. Единая валюта должна быть не результатом «ну давайте еще что-нибудь придумаем», а результатом той степени интеграции, когда минусов без валюты гораздо больше, чем издержки от ее введения. Многие из тех, кто говорит «давайте сделаем валюту у нас», прежде всего думают о мировом валютном рынке: непонятно, что с долларом, непонятно, что с евро. Но самое главное — должны быть для этого шага внутренние резоны. Когда объемы торговли окажутся настолько большими, что издержки нашего бизнеса на проведение валютных операций резко возрастут, тогда это будет обоснованно. Сейчас говорить об этом рано.

— Можно ли уже говорить о том, будет ли рубль нашей общей валютой или появится новая?

— Мне кажется, сказать сейчас невозможно. В рамках Союзного государства Россия-Белоруссия вполне логично было вводить российский рубль. При этом можно, например, использовать  опыт Бельгийско-Люксембургского экономического союза, где Люксембург не имел своей валюты и использовал бельгийский франк. Чужая в общем-то валюта, а Люксембург с ней стал международным финансовым центром.

— Замминистра финансов Сергей Шаталов говорил недавно о подозрениях, что Белоруссия под видом органических растворителей экспортирует нефть и нефтепродукты. Это правда?

— Эту тему представители России иногда озвучивают, но ее надо изучать. Коллеги над этим вопросом работают, мы будем смотреть статистику, возрос ли экспорт. Даже если так, то это интересные результаты. Это говорит о том, что бизнес привыкает к ТС и ищет лазейки. Мы их закроем, а они найдут новые, и снова закроем!

— Какие вопросы еще могут перейти на наднациональный уровень?

— Помимо экономической интеграции планов пока нет. Мы будем развиваться прежде всего в сферах компетенции — таможенно-тарифное  и нетарифное регулирование, техрегламенты. Кроме того, на последнем премьерском саммите дано поручение изучить вопрос о согласованной промышленной политике. Я убеждена, что рано или поздно встанет вопрос по общей сельскохозяйственной политике. И, конечно, будущий евразийский экономический союз будет общепризнанной международной организацией со своей институциональной атрибутикой.

— Флагом и гимном?

— Вы знаете, я даже не сомневаюсь в этом. Будет флаг и гимн, символика — это очень важно. Но это не означает, что это будет одно государство.

— Белоруссия недавно пережила очень сильный внутренний кризис. Может ли она тянуть нас вниз как ближайший партнер в преддверии нового кризиса?

— Белоруссия никоим образом нас не потянет. Они очень серьезную ведут экономическую работу. Их кризис был связан с тем, что их политика была ориентирована не на макроэкономическую стабильность, а на экономический рост. Сейчас, благодаря выделению кредита из антикризисного фонда, у трех государств уже более похожая макроэкономическая политика. Белоруссия предприняла болезненные, но необходимые меры. Пришлось затянуть пояса. Мы будем в ближайшее время создавать консультативный комитет по макроэкономической политике наших стран и обсуждать, что у нас происходит. Это нужно для того, чтобы своевременно все могли принимать необходимые меры. У нас будет увеличиваться компетенция по мониторингу макроэкономической политики, появится площадка для того, чтобы делать прогнозы, которые могут и не совпасть с национальными прогнозами. У нас, наконец, есть антикризисный фонд, если что.

— Из этого фонда Белоруссия брала деньги под выполнение определенных условий, например приватизации активов, но не очень-то их выполняет. У нас есть некие рычаги воздействия?

— Ну не совсем так. Белоруссии выдаются деньги, при этом она соглашается проводить некую корректировку своей экономической политики. Прежде всего, более ориентировать её на макроэкономическую стабильность, что, по сути, означает приближение к политике России и Казахстана — политики стабильности. Увы, нельзя при бюджетном дефиците повышать пенсии, социальные расходы. И это была болезненная мера. А в приватизации... Государство имеет право само принимать решения, продавать госсобственность или не продавать. Фонд может оказывать финансовую помощь, но не может финансировать белорусскую экономику. Если у государства есть ликвидный актив, то, наверное, надо продавать его в первую очередь, а уж потом обращаться за кредитами. Так что рано или поздно это будет сделано.

— Имидж главы Белоруссии Александра Лукашенко вас не пугает? У него крайне плохие отношения с ЕС и США.

— Главное, чтобы хорошие отношения были с нами — у нас отношения выстраиваются. Иногда у нас бывают эмоциональные обмены комментариями, но это как в любой семье. А имидж дело такое: сегодня один, завтра другой. В Европе и премьера Италии Берлускони не любили сначала. Он был «нерукопожатным», как теперь модно говорить. Вас интересует, не сказываются ли имиджевые издержки главы одного из государств на другом? Мы не почувствовали. В ВТО вступили уже после ТС, и никто нас не упрекнул. Иногда Белоруссию воспринимают как оазис остатков Советского Союза, а это не так. В рейтинге Doing Business Всемирного банка (который наверняка не очень любит Белоруссию) мы знаете на каком месте? На 124-м. А Казахстан — на 47-м, Белоруссия — на 64-м. Российские власти в таких конкурентных условиях даже, наверное, опасаются, что бизнес будет уходить в Белоруссию и Казахстан, и потому активнее работают над снятием административных барьеров. И это правильно, ведь бизнес голосует ногами.

— Вы долгое время работали в правительстве. Не жалеете, что ушли?

— Нет, не жалею. Сейчас у меня интересное новое направление. Я этим занималась все последние годы. Интеграция — эта та идея, которая, мне кажется, объединяет все политические группы нашего общества — от коммунистов до «Единой России» и правых. Левые силы, их электорат хотят в какой-то степени вернуть то единое пространство, которое было. Не страну, а именно пространство, где нет границ, где спокойно идут гуманитарные контакты, где люди имеют возможность встречаться друг с другом, навещать родных, близких. С другой стороны, правые, которые власть всегда критикуют, к идее интеграции тоже относятся очень позитивно, потому что видят экономические преимущества от этого процесса.

Интегрируются все — даже американцы, которые долгие десятилетия считали, что им это не нужно, сейчас пытаются стать центром движения в своем регионе. Мне чем этот проект нравится? Тем, что он несет некую объединяющую для нашего общества идею, если говорить о поисках «российской национальной идеи», которые ведутся давно и не с таким большим успехом. Совсем не восстановления СССР. Именно создание современного эффективного интеграционного объединения, которое чем-то будет напоминать Европейский союз, чем-то будет отличаться с учетом нашей специфики.

— Есть ли главные ошибки в ЕС, которые вы никогда не повторите в Евразийском союзе?

— Я надеюсь, мы никогда не сделаем то, что они сделали 19 августа 1991 года. Через несколько часов после путча в СССР они на экстренном заседании приняли решение об ускоренном принятии в ЕС Венгрии, Польши и Чехословакии. Это было чисто политическое решение. Экономически эти государства еще не были готовы, а потом уже остальным странам было сложно отказывать. И из внятной системы слишком быстро 15 государств пришли к 27, что является одной из причин нынешнего состояния. Второе — решения об углублении интеграции, о той же единой валюте нельзя принимать по политическим причинам. У интеграции — логика экономическая. А сама интеграция — экономическая логика XXI века.