В большой войне кланов — в войне за управление сырьевой отраслью, внешней политикой, сельским хозяйством, остатками индустрии — с образованием правительства и администрации вроде бы достигнуто «водяное перемирие».
На самом деле в этой большой войне стороны, наверное, и не хотели сражаться насмерть. Я помню, что еще на заре модернизации, в далеком 2008 году, идеологи либеральных перемен говорили во всеуслышание, что они на самом деле и не хотят нового передела собственности, а хотят только, чтобы нынешние держатели ресурсов помогли установить в России свободный и независимый суд, в котором они сами заинтересованы.
Конечно, роковой 2011 год внес серьезный разлад в этот совсем не конфронтационный план — придать олигархической конструкции нашей экономической власти более цивилизованный вид. Возникли взаимный страх, взаимная подозрительность, озлобление, питаемое в том числе публичными радикалами слева и справа. Но в целом некоторое замирение, вероятно, было возможно, и оно теперь воплощено вот в этой странной картине двухуровневой исполнительной власти.
Думаю, перемирие оказалось достигнуто за счет осознания всеми сторонами несостоятельности госкапитализма в том варианте, в котором он развивался в России последние годы. Несмотря на все заигрывания с левым электоратом и смутные намеки на появление в виде ОНФ некоего объединения левого путинизма, курс не поменялся. Экономическое мировоззрение наших лидеров, да и всего правящего класса в целом, за редкими исключениями, осталось таким же правым, каким оно и было, если только оно не поправело еще в большей степени под влиянием распада социального государства, которое, судя по всему, ожидает Европу. Так что курс на приватизацию — это, в общем, то, что объединяет элиту 1990-х и элиту нулевых. А значит, всегда остается шанс договориться по-хорошему, минуя электоральный путь выяснения клановых отношений.
Итак, судя по всему, мир в большой войне подписан. Но у нас в последние годы помимо большой войны — войны за власть и собственность — одновременно и независимо от нее шла другая — малая — война за влияние на публичное пространство. Война за право выступать по телевизору, входить в признанный пул публичных интеллектуалов и даже немного определять идеологию.
Поразительно, насколько эта вторая — малая — война ведется у нас в отрыве от первой. Почти все время моей работы в «Русском журнале» — 2008–2010 годы — прошло под знаком битвы двух крыльев администрации президента. Помню эпохальную битву Института современного развития (ИНСОР) и Института общественного проектирования(ИНОП) — двух основных «мозговых центров» эпохи модернизации со своим особым видением ее перспектив. ИНСОР во главе с Игорем Юргенсом отличался радикализмом, ИНОП под предводительством Валерия Фадеева славился умеренностью и консерватизмом. Весь мыслящий класс, участвующий в публичных дебатах, не мог оставаться в стороне от этого эпохального спора. Увы, он прошел для истории России совершенно бесследно, и сейчас мало кто о нем вспомнит.
Вот и теперь «водяное перемирие» в большой войне немедленно дало старт войне малой, войне за публичное пространство. Главный герой этой малой войны — новый министр культуры Владимир Мединский, известный как пиар-менеджер с одной стороны и дилетант-историк патриотического направления — с другой. Назначение Мединского либеральная общественность встретила почти как наступление Судного дня. В печати его немедленно стали сравнивать с Геббельсом. Один либеральный публицист даже высказал мысль, что приход Мединского символизирует конец «веймарской демократии» в России и окончательную победу русского фашизма. Другой мой знакомый звонил мне по телефону и настоятельно советовал бежать из России, поскольку Мединский — это однозначно концлагеря и даже не исключено, что и газовые камеры.
Я несколько раз видел господина Мединского живьем и один раз имел возможность с ним беседовать, и он произвел на меня впечатление довольно интеллигентного и немного застенчивого человека. И поэтому я никак не мог взять в толк подобного ажиотажа вокруг фигуры далеко не самого влиятельного из всех только что назначенных министров, вся вина которого перед человечеством состоит в том, что он отрицает вековечное русское пьянство.
Боюсь, что разгадка всеобщего возбуждения состоит исключительно в том, что на главных политических дебатах нашей страны — в программе «Исторический процесс», она же «Суд времени», господин Мединский сидел всегда на скамейке господина Кургиняна. Я только теперь понял, что эти две передачи были и не передачами в собственном смысле этого слова — это был своего рода тендер на управление публичным пространством. Понятно, что крайние фигуры заведомо отвергались, но в либеральном правительстве можно было бы ожидать появления в должности министра культуры, скажем, запомнившегося в качестве полемиста историка Юрия Пивоварова или, скажем, продюсера Андрея Васильева. Однако тендер выиграл человек с противоположной скамейки.
И это само по себе большой скандал. Впрочем, для объективности следует признать, что если бы в малой войне верх взял историк Юрий Пивоваров, немедленно бы оживилась другая сторона и новоиспеченным Геббельсом (правда, совсем по другим причинам, чем Мединский) стал бы именно он.
Если говорить всерьез обо всем этом словесном шуме, то, конечно, хотелось бы, чтобы русская культура существовала как-то независимо от идеологического заказа — что патриотического, что антипатриотического. Увы, можно сомневаться в том, что человек со взглядами Мединского на историю дал бы Салтыкову-Щедрину грант на написание «Истории города Глупова», а Андрею Тарковскому выделил большую сумму на съемки «Андрея Рублева». Возможно, что даже и Лев Толстой не смог бы выпросить у него заказ на написание если не «Войны и мира», то во всяком случае «Хаджи Мурата», а философу Владимиру Соловьеву после «Национального вопроса в России» уж точно пришлось бы ходить нищим. Но, с другой стороны, после того, что творилось в нашей культуре два предшествующих десятилетия, мне стала близка точка зрения, что хуже официозного патриотизма может быть только одно — это официозный антипатриотизм, при котором Россию профессионально ругают за казенный счет. Так уж если этот казенный счет нельзя потратить на что-нибудь более полезное, то пусть он хотя бы не будет использован на совсем плохое. Пропаганда любви к своей стране часто вызывает грустную улыбку, но всё же это лучше, чем пропаганда ненависти.
А вообще еще рано ставить оценки деятельности только что назначенного министра и следует просто пожелать ему успеха, а его критикам — некоторого благоразумия и успокоения.
