Насчет страшилок более или менее понятно: экспансия, воинственность, варварство, средневековье, то ли дело правовое государство... Что же касается реальности имперской сборки социального тела, то она вовсе не предполагает перечисленных страшилок, не говоря уже о том, что изнутри обустроенной империи они имеют совсем другие имена: состязательность, жертвенность, готовность к социальному творчеству. В Поднебесной искусство правильного именования (так называемое упорядочение имен) на протяжении двух тысячелетий составляло важнейшую часть имперского самосознания — да и сейчас составляет.
Итак, о простой реальности. Вот Чечня и Рамзан Кадыров. Они живут не совсем по федеральным законам. Элементы адата (горского права), повышенная уязвимость достоинства, особое отношение к оружию и много чего другого показывают, что с точки зрения атомарных индивидов тут какая-то непрозрачность, какое-то очевидное формальное неравенство. Безусловно, это так, но не будем спешить с выводами, хотя с позиций правового государства, ставшего сегодня служебным государством, тут явная чужеродность, требующая развоплощения.
А вот митингующие на Болотной, свободно парящая интеллигенция в терминологии Макса Вебера — если вдуматься, они тоже своего рода чеченцы, точно так же противопоставляющие себя остальному народу. Так вот, имперский тип сборки означает ровно следующее: мы готовы допустить и даже готовы любоваться этими интересными протуберанцами — и чем шире коридор нашего допуска, тем мы сильнее. Угроза, конечно, может оказаться слишком большой, соблазн — слишком острым, снисходительности может не хватить, но в целом идея согласования разнородных претензий по умолчанию неразрывна с понятием органической государственности. То, что для правового, механического государства недопустимо и разрушительно, для органического государства может быть вполне приемлемо. Эти разночтения связаны именно с особенностью строения тела социума. Скажем, в США при заключении брака принято составлять многостраничный брачный контракт, в России, Японии и многих других странах, как правило, обходятся без этого — и ничего, итоговый баланс «счастья в личной жизни» не очень меняется, он ведь определяется совсем другими причинами. Каждый народ имеет право сам определять, какие именно отношения между людьми должны носить характер юридической сделки, а для каких достаточно сердечного согласия или традиции. Уровень правосознания и, собственно, законности зависит от обязательности принятых законов для всех, а не от количества юридических нормативов.
Предположим, два жителя штата Массачусетс решают составить договор (контракт) о дружбе и скрепить его юридически. После этого через некоторое время один из них заявляет: ты мне больше не друг, поскольку нарушил пункты 15, 22 и 111 соответствующего соглашения, и я могу больше не считать тебя другом на законных основаниях. Должны ли мы теперь говорить о новом этапе в развитии демократии и стремиться поднимать уровень правосознания остальных стран, продолжающих практиковать средневековую дружбу, не заверенную нотариусом? Что ж, время покажет, и причем самое ближайшее время. Оставим Кадырова и народы Кавказа и посмотрим на афганских талибов. Недавно им предложили замечательную правозаконность, сделанную по самым передовым лекалам, — и что? То, что афганцы не торопятся ею руководствоваться, это понятно, интереснее поведение самих наставников на цивилизуемой территории. О нем миру известно немногое, но один эпизод представляется мне показательным. Речь вовсе не о сжигании Корана, а о простой ротации воинских контингентов: итальянцы были заменены французами, кажется, в плановом порядке. И вот, на позициях, где все было спокойно, начались «эксцессы», несколько французских военнослужащих погибло. Проведенное расследование выявило «неожиданный» факт: оказалось, что итальянцы за время несения боевой вахты достигли с местными старшинами соглашения, в соответствии с которым они ежемесячно покупали свою безопасность: мы вам деньги, вы нам спокойствие. Об этом неписаном соглашении сказать французам постыдились (высокое правосознание не позволило), ну а полевые командиры, не дождавшись выкупа, возобновили охоту на пришельцев... Как сейчас обстоят дела на этом участке демократизации, мне неизвестно, но опыт 200-летнего замирения Кавказа с Российской империей подсказывает, что итальянский сценарий, как намного более реалистичный, скорее всего, восторжествовал.
Впрочем, Афганистан, конечно, не показатель. Ансамбль законопослушных индивидов (именно так можно охарактеризовать гражданское общество современной Европы) уже расплачивается за маниакальное стремление спрятаться за букву закона. Юг той же Франции, «городские джунгли» многих европейских мегаполисов своим устройством все более начинают напоминать окрестности блокпостов: за безопасность приходится платить, приходится откупаться от местных старейшин и полевых командиров. Не обязательно деньгами, хотя и ими тоже — откупаться хорошим поведением, опущенными долу очами (на всякий случай, чтобы не раздражать) и добровольной сегрегацией собственных семей. Тут могло бы помочь чувство справедливости, соразмерности частей социального целого, однако оно признается в условиях органической государственности, а не механической. Заметим, что отстаивание своих прав — дело святое, но такое отстаивание отнюдь не тождественно всеобщей одержимости сутяжничеством, к которой, увы, все больше склоняется современное правовое государство. А ведь античная Греция, родина полисной демократии, прекрасно понимала, что неписаные законы важнее писаных, тем более что всего в законе не пропишешь...
Что ж, приведем еще одно сравнение имперского правосознания и контрактной законопослушности. Вспомним недавние печальные события в Москве, связанные со смертью Егора Свиридова, болельщика «Спартака». Тогда была перейдена та самая незримая черта, разделяющая то, что «еще по-божески», и то, что уже грозит беспределом, — и возмущенные молодые москвичи восстановили равновесие без обращения в Страсбургский суд по правам человека. Что удивительно, кавказские диаспоры Москвы в целом согласились с вердиктом, поскольку тоже увидели черту и увидели силу, готовность к защите имперского равновесия.
Урок слишком дорогостоящий, ничего не скажешь. Но вот дело Брейвика — типичный истерический срыв, закончившийся трагедией, — где гарантия, что общество, заменившее достоинство политкорректностью, не будет больше порождать подобных одиночек? В ситуации, когда даже называть вещи своими именами — преступление и просто скандал, прорывы безумия неизбежны. Так что исторический спор о принципах устройства правового поля далеко еще не закончен. И полезно помнить: величайшие империи, опиравшиеся на прочность традиций и неписаных законов, погибали от мелочности, от попыток наладить тотальный учет всего. А контрактные государства с прекрасно налаженной статистикой разрушались из-за того, что не смогли в упор увидеть собственных могильщиков, то есть погибали от недоучета, от истерической слепоты.
