Иосиф едет по улице, гордо поглядывая на девочку. Пока он тут катался, она набивала и распечатывала документы, и бежит теперь на бизнес-ланч. Иосиф легко обгоняет ее; он спешит, но не теряет торжественности. Его белый мундир выглядит слегка фривольно, но и он сам, и те неравнодушные люди, что занимались его маршрутом, знают: он правильно сделал, что нарядился. Уж кто-кто, а он - имеет право на праздник. И дело даже не в том, что Иосиф – как сообщают неравнодушные люди – всю жизнь боролся, отчаянно преодолевал, достойно вынес нечеловечески тяжелую ношу, предвидел и сделал все для того, чтобы, а еще принял, поднял, сломил и добился, вовремя уничтожил и победил. Да, победил, но едет по улице он такой красивый вовсе не из-за этого. Скорее, Иосиф заслужил праздник, потому что это он родил эту улицу, и все дома, на ней стоящие, он построил, и все конторы, на ней находящиеся, он придумал, и тот язык, на котором говорят документы, из этих контор исходящие, он сочинил, и даже лица тех, кто по этой улице ходит, отчего-то о нем напоминают. И только к девочке, бегущей на бизнес-ланч, Иосиф никакого отношения не имеет; впрочем, и она его, кажется, не замечает.
Иосиф едет по улице, а в больнице никто не может остаться, хотя какая это больница, какое там может быть вообще лечение, но ведь дело не в этом, пусть бы там только кровати стояли и воду давали, неважно, а важно не выходить на работу, ни в коем случае не возвращаться на работу, лишь бы три дня, лишь бы пять дней, лишь бы неделю не ходить на работу, кто не работает – тот живет, но как остаться в больнице? – никак, кто не работает – тот выздоравливает, и его выписывают и прогоняют, а что вы думали, заведующая – бандитка, фашистка, палачка, - уж очень боится за свое место, ну что может быть ужаснее выздоровления, но вот видите, видите девочку? – вы не поверите, но фашистка ее почему-то оставила, говорят, бандиткина дочка когда-то давно умерла от туберкулеза, а эта девочка чем-то ее напомнила, а может и врут, какая разница, главное, девочка уже месяц как не выздоравливает, ну что ты будешь делать, совсем, значит, больная оказалась, умеешь на машинке печатать? – будем считать, что умеешь, это ей палачка сказала, вот она и сидит за машинкой, двумя пальцами, конечно, печатает, но старается, а тут проверка какая-то неожиданная, бандитка вся серая, бегает, мечется, бумажки хватает, вдруг что-то увидела и давай орать: да что ж ты мне тут понаписала, это как понимать - сиф, где у тебя первые буквы, где, где они, это же святое имя, ты думаешь, это тебе с рук сойдет, а сиф у тебя самой скоро будет, это я тебе обещаю, и уже ясно, что девочка вот-вот выздоровеет, ничего не поделаешь, человек так устроен, что он то болеет, то выздоравливает, и никто не может остаться, хотя никто не спешит, спешит только Иосиф, легко обгоняющий прохожих на улице.
И хочется как-то сорвать его праздник. Хочется растоптать его отчаянное преодоление, выбросить его нечеловечески тяжелую ношу, отменить его победу, перекрыть его улицу, снести его дома, разогнать его конторы и запретить язык их документов, и лица, лица, как-нибудь переделать, перекроить эти лица, напоминающие о нем, и посадить всех неравнодушных людей, и обязательно закидать всякой дрянью его белый нарядный мундир, совсем как в школе, когда швыряются тряпкой и с мстительной радостью потом кричат – сифа! сифа! И тихо прибавить: ты больше никуда не поедешь.
Но слишком поздно. Пусть едет. Здесь и сейчас – на этой улице, среди этих домов, этих контор, с этими бизнес-ланчами, - поздно мстить за больницу, в которой никто не может остаться, потому что она давно снесена и распалась на незаметные и непредставимые частицы, поздно мстить за машинистку, которая не умела печатать и пропустила две первые буквы, и теперь странно даже думать о том, что где-то не пойми где – еще лежит то, что ею когда-то было. Поздно доказывать Иосифу, что он не заслужил этого мундира и этого праздника, ведь Иосиф – автобус, он и должен легко обгонять прохожих, а белый мундир – ну, мундир, заплатили художнику – он и нарисовал, а заплатят другие – он нарисует палачку, машинку и девочку за машинкой, так похожую на палачкину дочку, умершую от туберкулеза.
Но сходство обманчиво, а жизнь спешит. Жизнь спешит, и никто не может остаться, ведь всех так быстро выписывают и прогоняют, что уже не получается никому отомстить. Ничего не поделаешь, человек так устроен, что если он болеет, то потом выздоравливает - и потому девочка, бегущая на бизнес-ланч, не замечает Иосифа - ну едет себе какой-то раскрашенный автобус и едет, неинтересно, - как не заметила она и буквы, которые пропустила в документе до этого, так, мелкая описка, ничего особенного, к вечеру девочка все доделает и пойдет в бар пить шипучку, и это значит, что Иосиф все-таки не победил.
