Возвращаясь к теме кризиса суверенных полномочий современного государства, следует остановиться на особенностях России. Что касается России с ее полновесным, а не условным суверенитетом (при этом с крайне низкой эффективностью ординарных госслужб), то здесь обращение к предполагаемому рынку международных антикризисных услуг неизбежно будет ограниченным. В качестве основного напрашивается иной вариант — некая новая форма опричнины.
Опричники, экзотические персонажи времен Ивана Грозного, при ближайшем рассмотрении оказываются не такими уже порождениями ехидны. В сущности, при всей исторической специфике они как раз и воплощали идеи кризисного менеджмента. Хунвэйбины времен культурной революции тоже были опричниками, да и комиссары в пыльных шлемах — из этой же серии. Во всех случаях речь идет о хирургическом лечении социальной онкологии: злокачественного перерождения сословий, социальных и профессиональных групп — опасность такого рода является, увы, непременным спутником полномасштабного суверенитета и столь же непременным симптомом расстройства имперского (органического) строя государственности. Самый радикальный метод лечения — революция, возвращающая общество к состоянию «тела-без-органов», как говорит философ Жиль Делез, то есть активация стволовых клеток социума и массированный сброс ороговевших образований. Но вполне возможно выборочное и точечное замещение, как раз и осуществляемое с помощью опричников, как бы они сегодня ни назывались, хотя бы и кризисными менеджерами.
Индикатором для введения опричнины, по крайней мере ее элементов, служит социальная и экономическая стагнация, поглощение всего прибавочного — прибавочной стоимости, прибавочной событийности, полноты шансов для каждого. Такой огромной раковой опухолью была например, партноменклатура, погубившая советскую империю, поскольку на нее не нашлось своих опричников, своих хунвэйбинов. Партноменклатура смогла обесточить все импульсы и задушить все живое...
Сословие госслужащих современной России на наших глазах становится социально-онкологической проблемой, и превентивное лечение, похоже, уже запоздало. Один из характерных и очень тревожных симптомов — массовый выбор так называемой госслужбы вступающим в жизнь поколением, то есть как раз теми, кто должен нести в себе дух мобилизации и легкости на подъем. Здесь дилемма достигает предельной остроты — ибо, с одной стороны, государева служба есть высший пилотаж имперского выбора, с другой стороны, ее имитация и сущностная фальсификация для империи опаснее, чем враг у ворот.
Вывод, впрочем, очевиден: уход государства от всех не свойственных ему видов деятельности, от рутинизации и монополизации того, что намного лучше развивается в конкурентной среде. Любопытно, что либерализм вообще-то всячески провозглашает уход государства из экономики, но почему-то обрывает сам себя на полуслове, когда речь заходит о допуске частной инициативы в те сферы, где государство монопольно правит бал, в те сферы, где торгуют справками.
Но государство вязнет в трясине текущего вмешательства, в рутине «реагирования на каждый отдельный случай». Какой бы могучей ни была империя, подобное распыление ее управленческих ресурсов на регуляцию того, что способно к саморегуляции, приводит к перерождению уполномоченных лиц, к мешанине зерен и плевел. Интерес к государевой службе сам по себе прекрасен, но все зависит от того, что под ней понимается. Одно дело — сословие пожизненных управленцев, источник неотвратимой социальной онкологии. Другое — сфера мобильных задач, озаренная выходом в трансцендентное, в Сверхзадачу. Государевы люди — это воины, подводники, полярники, консулы, отвечающие перед страной за каждое принятое решение, возможно, даже философы, но уж никак не письмоводители и не торговцы справками.
Значение опричнины, ее насущная необходимость, которая тем не менее не может осуществиться сама собой, похожа на значение войны в описании Гегеля: время от времени война должна воочию показывать гражданскому обществу его господина — смерть. Вот и опричнина, как дамоклов меч, только непременно падающий в нужное время и в нужном месте, должна воочию демонстрировать обладателям креслоразмерных задниц тщетность их надежд на безмятежное будущее. Малюта Скуратов при этом совершенно не нужен, фактически речь должна идти о точечном или позиционным замещении не поддающихся оздоровлению канцерогенных звеньев управления социальной системой.
Скажем, администрация какой-нибудь территории, приватизировавшая вверенный кусочек государства, подпадает под опричнину, под введение чрезвычайного режима управления. Это означает временное (до конца расследования и последующей аттестации) отстранение от исполнения обязанностей всех представителей администрации до последнего чиновника и их краткосрочная замена подготовленными кризисными специалистами самого широкого профиля. При случае такие мобильные комиссариаты могут отстранять от дел и целые компактные службы, одуревшие от чувства своей мнимой незаменимости (структуры ЖКХ, МВД, паспортные службы и другие «взяткоемкие» подразделения) — тут, кстати, можно вспомнить грузинское ГАИ, подчистую распущенное несколько лет назад именно в силу своей полной «неспасаемости», так сказать, безнадежной канцерогенности, можно было бы упомянуть и замену милиции полицией в России, если бы она не была чисто формальной. Вопрос, стало быть, в том, чтобы не доводить дело всякий раз до отчаянной ситуации, а направить его в русло закона, нормативной, хотя и чрезвычайной социальной практики.
Что же касается «академий Госслужбы», которые и должны в первую очередь готовить современных опричников, то каждый претендент должен твердо знать, что какая-то часть его службы, его государственной миссии пройдет, например, в Офицерском Корпусе, в оперативном подразделении МЧС или, скажем, в Антарктической экспедиции, а принцип жесткой ротации не позволит ему обрести нагретое насиженное местечко... В противном случае государственные инфраструктуры так и будут пополняться тем же офисным планктоном, только еще более некомпетентным в силу отсутствия нормальной конкуренции.
