О том, как и почему происходят политические преобразования, социологи и политологи рассуждают всегда. В зависимости от школы, к которой принадлежит эксперт, называются причины разных типов: экономические, психологические, метафизические, другие. Особенно удобно перечислять причины, когда перемены уже произошли — тогда десятки маленьких и больших событий услужливо складываются в одну логичную картинку, как пазл.
Но сейчас в России мы имеем дело с ситуацией, когда пазл еще не собран, и более того — еще непонятно, какая именно картинка на нем изображена. Поэтому сейчас все соревнуются в прогнозах, и один из главных вопросов звучит так: а получится ли что-нибудь у «болотных демонстрантов», у нашей «новой оппозиции» — или вся протестная активность, вся эта снежная революция сойдет на нет (примерно в апреле, когда на улицах растает снег)?
Но от кого и от чего это зависит? Политические преобразования — как, скажем, «смена режима» — это факт большой истории, которую делают «массы и лидеры», как мы привыкли думать. Это что-то внушительное и далекое, думаем мы, читавшие о революциях в учебниках. Конечно, еще мы смотрели телевизор, где иногда бегают загорелые люди с автоматами, но это всегда относилось к реальности кино, а не к реальности повседневной жизни.
Загорелых людей с автоматами на улицах пока не видно, но все чувствуют, что за последние месяцы что-то сильно изменилось.
Да, действительно. Изменилось вот что: мы заговорили о политике, чего давно не делали. Заговорили со страстью, с подлинными эмоциями.
Одно из отличий нашего времени — в том, что частные беседы теперь лучше видны. Да, я имею в виду социальные сети. То, что раньше говорилось на кухнях — на кухнях и оставалось, а теперь эти беседы видны в блогах, комментариях к статьям, твиттерах и прочих фейсбуках. Поэтому «новая политизированность» видна, и видна хорошо.
Политика поднимает свою некрасивую голову чуть ли не в каждой дискуссии. И нельзя сказать, что «это было всегда». Потому что в начале 2000-х можно было сотрудничать с каким угодно политическим заказчиком, и большинству твоих друзей это было безразлично в самом худшем случае, а обычно они хихикали, слушая твои истории. А в середине 2000-х политикой всерьез интересовались только разные странные люди.
Кто-то скажет, что это не так, но я излагаю позицию не вовлеченного ни в политику, ни в гражданскую активность человека.
В любом случае, теперь все изменилось. Политика прошивает ткань частных бесед и разводит школьных друзей по разные стороны воображаемых (пока что) баррикад.
Человек говорит мне: «И вот, когда я читаю его комменты, я понимаю, что он мой друг, но Прохоров и его политическое будущее ему внезапно важнее и дороже, чем я, и он готов со мной ссориться из-за этого».
Особенность этих новых разговоров о политике — в их специфической эмоциональной окраске. Вот у меня, можно сказать, политизированный твиттер — я туда собрала представителей обоих полюсов и с увлечением их читаю. Примерно так же я смотрю фильмы ужасов — и страшно, и оторваться не получается, потому что ужасное увлекает. А разговоры о политике сейчас ужасны по одной простой причине: оба полюса ярко демонстрируют только ненависть, ненависть, а также ненависть. Все остальные настроения и содержательные посылы блекнут на этом фоне, тонут в hate speech и быстро уходят с экрана, как любой непопулярный пост.
Hate speech пришел в каждый дом. Точнее было бы сказать — в каждый твиттер, жж и фейсбук, но сейчас это почти одно и то же.
Разговоры о политике — и более того, политические действия — приблизились, теперь их видно и слышно. Если не смотреть телевизор и не читать газеты, они все равно к тебе придут. Но мало того, что все говорят — некоторые еще что-то делают. Например, каким бы смешным, «карнавальным» не считать выход на акцию «Белое кольцо», это действие. А действие — это повод для следующего разговора, для определения позиции, для выяснения отношений.
И следующий вопрос: какие действия стимулирует hate speech? Речь и действия, как известно, связаны между собой, характер речи обуславливает характер действия. Опасность в том, что мы можем неожиданно оказаться в атмосфере hate action, неизбежно влекущей за собой дальнейшую эскалацию hate speech. И дальше по спирали, а там недалеко и до загорелых людей с автоматами.
Похоже, перемены действительно неизбежны. Потому что «большая история» осознается только потом, а ежедневный дискомфорт, ссоры, обвинения и негатив влияют на частную жизнь прямо сейчас. Не стремление к справедливости и мысли о прекрасном новом мире будут двигать теми, кто в ближайшее время решится на политические действия. Они — то есть мы — просто начали уставать от непрерывного hate speech. Вопрос в том, как выйти из него не в hate action, а во что-то другое, получше.
Антоним ненависти — вдохновение. Нам сейчас страшно нужны не протестные, а вдохновляющие паттерны речи и действия. Пафос «слома системы» или «подавления мятежа» одинаково вреден. И там, и там нет никакого «победит добро», а есть только «мы уничтожим зло» с акцентом на слове «уничтожим».
Вдохновлять труднее, чем «разжигать», но кому-то придется этим заняться. И это, возможно, самый интересный вопрос: кто это будет?
