«Тенденция превращения церкви в инквизицию меня настораживает»

На сцене Концертного зала имени Чайковского состоялась московская премьера «Детей Выдры» — мифологического действа Владимира Мартынова на тексты Велимира Хлебникова. Звуковые ритуалы исполняли столичные ансамбли «Академия старинной музыки» и Opus Posth, ведомые супругой Мартынова Татьяной Гринденко, пермский хор «Млада», а также тувинские мастера из группы «Хуун-Хуур-Ту». Перед премьерой «посткомпозитор» Владимир Мартынов ответил на вопросы корреспондента «Известий».

— Кто они, выдрины дети?

— Мы все. Хлебников заимствовал идею обожествления выдры из мифологии орочей. Этот крошечный народ, живущий в России, — автор одной из древнейших мифологий мира (по переписи 2002 года на орочском языке в России говорили 257 человек, по переписи 2010-го — восемь человек. — «Известия»). Выдра — это мать мира, наша общая мать.

— Вы взяли у Хлебникова и текст, и идеологию?

— Я использую тексты из двух его сверхповестей — «Дети Выдры» и «Зангези». Сверхповестью Хлебников называл сочинение, в котором соединяются разные языки ­— звездный, человеческий, математический, птичий. Я делаю то же самое на музыкальном материале. Соединяю горловое пение — первоначальный, древнейший тип пения, сохранившийся в Туве, — и современные композиторские техники.

— И все это без помощи сюжета?

— Повествования нет, все крутится вокруг одной темы — жизнь и смерть. Это тризна. Но у нас тризна обычно ассоциируется только со смертью, а для меня важнее, что дальше. Смерть — необходимое и даже желательное явление, потому что без нее не будет перехода к следующей ступени эволюции. «Дети Выдры» заканчиваются знаменитой хлебниковской строкой: «Когда умирают люди ­— поют песни». Для меня музыка — это посмертная маска человека.

— Вы вспоминали языческую славянскую традицию танцевать на свежих могилах?

— Не только, я познакомился и с более изощренными обрядами. Например, один ссыльный священник рассказывал мне, что у мордвы покойника брали под микитки и сажали рядом с собой за поминальный стол.

— В музыкантской среде не устают сетовать на вашу «двуличность»: в книгах вы похоронили композиторскую профессию, а сами продолжаете писать и устраиваете громкие премьеры.

— «Дети Выдры» — это не композиторское мероприятие, а посткомпозиторское. Там даже нет полной партитуры.

— Создавая «Детей», вы думали о целевой аудитории? О том, чтобы ей не было скучно?

— Скучно не может быть по определению: все время будут неожиданности. Такого никто и никогда не слышал.

— Ваш старший коллега Родион Щедрин де-факто стал резидентом Мариинского театра. А вы не пытались достучаться до самых крупных игроков на нашем музыкальном поле — Гергиева, Спивакова, Башмета?

— Все они меня исполняли, но с ними невозможно работать. Для них я мелкая сошка. Я предпочитаю тех людей, у которых есть время на нас, несчастных композиторов. Гергиев меня «упаковал» за пять минут. А тот же Юровский с Лондонским филармоническим оркестром не пожалели на мое сочинение двух недель репетиций.

— Как вы восприняли «ритуальное действо» от Pussy Riot?

— Это безобразие. Их обязательно нужно наказать, хотя с тюремными сроками явно перебарщивают. Я не согласен с Андреем Кураевым, который назвал их выходку скоморошеством. Скоморохи могут выступать на улице, а в церкви — это уже осквернение. Но и тенденция превращения церкви в инквизицию меня настораживает. У церкви есть свои рычаги — анафема, например. Но, мне кажется, она не имеет право инициировать уголовные дела.

— Избрание нашего старого нового президента как-то повлияло на ваше настроение?

— Я не рад и не огорчен. Совершенно ясно, что он выиграл с большим отрывом. Даже если ему приплюсовали 10–12%, все равно выиграл. Не надо поддаваться на общую интеллигентскую истерию. Думаю, что есть национальное коллективное подсознание, которое всегда делает правильный выбор.

— В 1917-м коллективное подсознание тоже сделало правильный выбор?

— Тогда же не было голосования. Сейчас, слава Богу, другая ситуация: людей не расстреливают.

— Вы 4 марта дошли до избирательного участка?

— Я не ходил, потому что сейчас это не имеет смысла: альтернативы же не было. За коммунистов нельзя — как говорится, Богородица не велит. За клоуна тоже нельзя. Миронов, может, и хороший человек, но это несерьезно. А Прохоров еще молод.

— Как продвигается ваша с Юрием Любимовым работа над «Князем Игорем» для Большого театра?

— Партитура практически готова. Большую часть работы выполнил Павел Карманов, а я был координатором.

— Много ли порезали в тексте Бородина?

— Мы обошлись малой кровью. По настоянию Юрия Петровича сократили увертюру. Вырезали некоторые повторения.

— А обещанные вкрапления новой музыки будут?

— Нет. Разве что в сцене половецких плясок мы введем дополнительные ударные. Любимов говорит, что все ставят эти пляски очень благостно, а у нас будут жесткие. Григорович поставит. Любимов хочет, чтобы получилась «Весна священная».