Любители парламентской республики то ли не вполне искренни, то ли попросту некомпетентны

Брожение умов, как и следовало ожидать, выливается в очередную серию проектов конституционного переустройства России. Многие прожектеры предлагают перейти к парламентской  республике. Мол, мы изрядно натерпелись от придуманного еще для Бориса Ельцина суперпрезидентства, «царистского» по сути, и пора от него отказаться.

Как организована парламентская республика? Формально предполагается, что главенствующая роль в системе правления принадлежит парламенту. Или в отдельных случаях, если парламент двухпалатный, — его нижней палате, избираемой на прямых выборах. Правительство несет ответственность перед депутатами, обязано опираться на их доверие. Его утрата влечет отставку правительства. Глава государства (президент) располагает относительно значительными полномочиями — в частности, он вправе распускать парламент (или его нижнюю палату) либо инициировать референдум о роспуске. Однако, как правило, конституционные нормы и политико-правовые обычаи четко требуют от него действовать в согласии с парламентом и правительством.

В действительности такую республику правильнее называть парламентско-правительственной. Или даже партийно-правительственной. Ведь по факту главенствующую роль играют партии и правительство. Правительство формируется партией или партийной коалицией, располагающей необходимым большинством депутатских голосов. Это не прописывается в конституциях прямым текстом, но ясно следует из положений об обязанности правительства заручиться доверием парламента, о праве парламента выразить правительству недоверие и пр. Конституции большинства парламентских республик вверяют назначение глав и членов правительств президентам, те как вроде бы свободны в своем выборе. Но поскольку правительство не может работать без доверия парламента, глава государства не может назначить никого, за кем нет парламентского большинства. Поэтому выборы в парламент становятся одновременно «выборами премьера». Поэтому премьер при такой системе правления часто выступает реальным главой государства. Партийная или коалиционная верхушка, контролируя парламент, получает в свои руки правительство.

Легко представить себе, какой вакханалией обернулось бы введение таких порядков при всем хорошо известной «специфике» наших партийных нравов. Оговорюсь, я имею в виду не коррумпированность, а запредельную амбициозность и недоговороспособность. Но оставим эту лирику.

У парламентской республики есть три больших «конструкционных» недостатка.

Во-первых, изначально заложена возможность, если угодно, диспаритета влияния. В ситуации, когда ни одна партия не получает необходимого для формирования правительства большинства и становится необходима коалиция, партии второго эшелона часто приобретают неадекватное влияние. А партии-«мейджоры», напротив, даже победив, рискуют остаться ни с чем.

Поясню на примере, что я имею  в виду. В 2009 году в Израиле прошли внеочередные выборы в 120-местный кнессет. Первое место заняла партия «Кадима», которая получила 28 мест, второе — «Ликуд»,  ему досталось 27 мест, третье — «Наш дом Израиль» (НДИ), взявший 15 мест, и т.д. Чтобы сформировать правительство, нужно консолидировать 61 голос. «Кадима» не смогла собрать коалицию, зато смог «Ликуд». Решающее значение имела позиция НДИ, его согласие на премьерство лидера «Ликуда» Биньямина Нетаньяху. В коалицию вошли также ШАС и несколько совсем мелких партий, вместе давшие еще 23 голоса. В результате «Кадиме», занявшей, напоминаю, первое место, пришлось уйти в оппозиции, зато в правительстве заседают деятели из НДИ и «ШАС», имеющие значительно меньшую поддержку. Многим это кажется нормальным. Мне же представляется, что подобные истории дискредитирует демократические принципы.

Во-вторых, в коалиции нередко вынуждены объединяться партии, чьи идеологические установки и программы существенно различаются, а то и просто несовместимы. Естественно, это не лучшим образом отражается на эффективности работы сформированных такими коалициями правительств. Время и силы, уходящие на дискуссии, согласования, улаживание конфликтов, контроль друг за другом, можно было бы тратить более содержательнее. Это особенно очевидно в кризисных ситуациях, когда востребованы быстрые решения.  

В-третьих, коалиции могут распасться, партии тоже. Последние к тому же вовсе не обязательно представляют собой монолитные структуры со стабильным руководством и тем более вовсе не обязательно способны обеспечить стабильным руководством государство. В Италии с 1950-х годов и вплоть до прихода Сильвио Берлускони премьеры менялись зачастую чуть ли не ежегодно (притом что до 1990-х годов практически все они представляли Христианско-демократическую партию).     

Раз уж зашла речь о Берлускони, то выскажусь о другой стороне парламентской (партийно-правительственного) системы правления. Той, которую обычно игнорируют сторонники его введения в России. Нет никаких принципиальных препятствий к тому, чтобы сильный лидер использовал парламентскую форму республиканского устройства, соответствующие институты для установления  режима, скажем так, не вполне соответствующего западным либерально-демократическим стандартам. Берлускони здесь, впрочем, не самый подходящий пример. Гораздо уместнее указать на его венгерского коллегу Виктора Орбана, которого сейчас воспитывают всем Евросоюзом. Или на Михаила Саакашвили, инициировавшего конституционную реформу ради пролонгации личной власти. Возможен при парламентской республике и откровенный авторитаризм. Тут я имею в виду Ли Кван Ю, железной рукой правившего  Сингапуром в 1959–1990 годах. Я нисколько не осуждаю тут ни его, ни Орбана, ни даже Саакашвили. Просто важно понимать, что парламентская республика бывает и такой.

В этой связи мне думается, что любители парламентской республики, предлагающие ее нам в качестве панацеи от «эксцессов» суперпрезидентства, то ли не вполне искренни, то ли попросту некомпетентны.