«Провожу опыты над танцовщиками. Они такие же сумасшедшие, как я»

10 и 11 ноября на сцене РАМТа гастролирует одна из лучших европейских трупп —  Аterbaletto. В программе — «Ромео и Джульетта» Прокофьева, где герои стали байкерами. С руководителем итальянского коллектива Мауро Бигонцетти встретилась корреспондент «Известий».

— В «Ромео и Джульетте» артисты танцуют с байкерским шлемом, надетым вместо туфли, и залезают на 10-метровую стену. К чему этот экстрим?

— Я всегда стараюсь проводить какие-то опыты над танцовщиками, иначе скучно. Обычно в моих работах не бывает оформления, для меня черный кабинет и танцовщик — самое главное. Но я хочу создавать препятствия. Впрочем, такие вещи я могу делать только в своей компании, потому что мои артисты такие же сумасшедшие, как я.

— Вы уже придумали следующее испытание?

— У меня много идей, но это секрет.

— Вы ставите балеты на музыку Прокофьева и Шостаковича. Вас привлекает эмоциональность русских композиторов?

— Безусловно. Но я люблю всех русских: Стравинского, Римского-Корсакова, Глинку.  Только что я сделал «Весну священную». Там много ритмов, энергии, но внутри этой музыки невероятно красивое дыхание, оно буквально разливается в крови. Я бы хотел показать «Весну» в России.

— В октябре вы представили в Москве балет «Jazzy Five» —  в рамках программы «Королей танца. Опус 3». Это мужской аналог Cinque — вашей композиции  для женского проекта «Отражения». Для вас важно показать разные возможности мужского и женского тела?

— Я больше люблю соединять тела, нежели искать разницу. Проект с девочками был основан на том, что они имеют одну школу — московскую, а мальчики — выпускники разных школ. Школа и культура — исходный фактор. Поэтому с мальчиками было сложнее, но интереснее. Делая балет для девочек, я был более сосредоточен на каких-то интеллектуальных вещах, а с мальчиками думал не головой, а нутром.

— В мужском проекте участвовали настоящие мастера. Как бы вы определили каждого из них?

— Марселло Гомес — элегантность, Гийом Котэ — музыкальность и красота. Леонид Сарафанов тоже элегантный танцовщик, но его физические возможности совсем иные, чем у Марсело. Иван Васильев — это чистая энергия, у Дениса Матвиенко — сочетание энергии и прекрасной сценической культуры. А Дэвид Холберг такой воздушный, абстрактный. Он — как белое облако. Но при этом невероятно качественный танцовщик. 

— В ваших балетах много работают руками. Они для вас важнее, чем ноги? 

— Работа рук — это знак моего стиля. Руки могут передать множество эмоций, и мы, итальянцы, часто используем движение рук при общении. Когда-то я сделал номер для аргентинского танцовщика, который назывался «Руки»: он стоял на месте и работал только руками. Через какое-то время я поставил этот номер для девочки из моей компании, там был совсем другой образ, но тоже здорово.

— Обычно ваши герои одеты по минимуму. Нагота принципиальна?

— Мне нравится тело, я хочу чувствовать тело без костюма. Именно от тела я получаю энергию, вдохновение. Мне кажется, цвет тела — это лучший цвет, который может быть. И  я хочу видеть тело — потное, блестящее, сверкающее.

— В балете «Карты Россини» девушка танцует большой дуэт топлесс. Иначе было нельзя?

— Для Россини были важны три вещи: еда, музыка и женщины. И прежде всего женская сексуальность. Полураздетая девушка — для меня больше момент романтический. Я хотел не столько подчеркнуть сексуальность, сколько чувственность, музыка Россини очень чувственна. В его операх я чувствую запах женщины. 

— Ваш хореографический рисунок всегда сложен: или быстрый виртуозный танец с трюками, или затейливые комбинации в медленных текучих дуэтах. Ищете предел возможностей человеческого тела?

 — Все хореографы его ищут. Когда работаешь с танцовщиками высокого уровня, всегда думаешь, чтобы еще такого придумать. Это же наш хлеб.

— И как по-вашему, есть предел?

— Не думаю, что вообще есть такая проблема. Мы же говорим об искусстве, а оно пределов не имеет. Это как художник, который все равно рисует, или архитектор, который все равно строит. Как человеческая жизнь: она всегда продолжается.