Дирижер Лев Оссовский: "Наше сотрудничество с Покровским начиналось с электропроводки"

22 апреля исполнилось 85 лет главному дирижеру и директору Камерного театра Бориса Покровского народному артисту России Льву Оссовскому. С юбиляром, до сих пор стоящим у руля, встретилась Екатерина Бирюкова.

вопрос: Ваше имя ассоциируется с театром Покровского, в котором вы уже больше 20 лет. А что было до этого?

ответ: Моя жизнь с шести лет связана с музыкой. Я родился в таком городе - Одессе, - где считалось хорошим тоном, когда все девочки учатся на фортепиано, а мальчики - на скрипке. Ну, у ребенка какое желание стоять и пиликать? Конечно, никакого. Тем не менее я в 1940 году закончил школу при Одесской консерватории, которой руководил гениальный профессор Петр Соломонович Столярский. И меня, как всех 18-летних мальчиков, призвали в армию. Но в то время в Москве при Центральном доме Красной армии существовал симфонический оркестр из военнопризванных. И они предложили приехать на конкурс. Я прослушался, и меня приняли.

в: А когда война началась, вы продолжали играть в оркестре?

о: Нет, оркестр ликвидировали. Меня направили в 134-й зенитно-артиллерийский полк, который стоял на обороне Москвы. И наши зенитные батареи находились на крыше консерватории, представляете? Казарма у нас была в помещении за балконом Большого зала. Туда привезли железные кровати, и мы там жили, питались в консерваторской столовой, а ночью дежурили. Потом полк перевели на фронт, и я забыл про музыку. Но меня вскоре опять вызвали в Москву и направили на военно-дирижерский факультет консерватории. Шел 1942 год, война в самом разгаре, и тем не менее уже тогда думали - с какими оркестрами будут входить наши войска в занятые города? Обучение было такое: подъем в семь утра, с девяти до двух занятия, потом обед и с трех до девяти опять занятия. То есть это было не то что ускоренное, а молниеносное обучение.

в: А после войны?

о: В 1946-м меня демобилизовали, и я решил закончить уже гражданский факультет Московской консерватории - это у меня за два года получилось. И меня сразу пригласили в Московский театр оперетты. Для меня это было так неожиданно! Я в жизни не был на спектаклях оперетты. Там так все странно - то разговаривают, то пляшут, то поют, то хохочут. И тем не менее я в этом театре проработал 20 лет! Это был очень хороший период - тогда были созданы, по существу, все оперетты и музыкальные комедии современных авторов: Кабалевский написал "Москва поет", Шостакович - "Москва, Черемушки", Соловьев-Седой и Дунаевский - по нескольку оперетт. И я со всеми работал. Все, в общем, было хорошо, и тут приглашает меня Фурцева. А она меня давно знала, еще когда была секретарем Московского горкома партии, очень любила ходить в оперетту.

в: Какие названия предпочитала?

о: Только классику. "Сильву", наверное, раз сто видела. И вот я к ней прихожу, а она не знает, как начать со мной разговор. Короче, говорит, что я должен поехать на два года в Сибирь и создать там музыкальный театр. Я опешил. Спрашиваю, а куда именно ехать? Она отвечает, что я должен прилететь в Красноярск, меня там встретят и все скажут. Потом мне объяснили - речь шла о закрытом городе под названием "Красноярск-26". Там жили выдающиеся академики ракетного дела, и они написали письмо в ЦК, что у них нет никакой культуры, а растут дети. И мне сказали, что я, конечно, могу отказаться, но тогда я положу партийный билет и вся моя жизнь будет зачеркнута. Коротко и ясно. И я полетел. Был ноябрь, мороз, черная "Волга" подъехала прямо к самолету, меня посадили и куда-то долго-долго везли. Подъезжаем - колючая проволока, ребята с автоматами. А в центре города стоит памятник Ленину и напротив - большое шикарное здание с колоннами без единого огонька. И рядом восьмиэтажный дом - тоже ни одного огонька. И мне говорят: вот ваш театр, а вот дом для ваших артистов. И я там не два года, а пять лет отработал, привез всех - от режиссеров до гримеров и монтировщиков. И с этого момента так жизнь сложилась, что я всегда был одновременно и директором, и главным дирижером.

в: А в Москву вообще не отпускали?

о: Очень редко. И я даже не мог никому сказать, где я работаю, - подписку давал о неразглашении!

в: Даже жене?

о: Ну, жена, конечно, знала.

в: А как вас с Покровским судьба свела?

о: В 1973-м я вернулся в Москву, стал преподавать в ГИТИСе, где познакомился с Борисом Александровичем. Но я еще успел десять лет проработать в Куйбышеве, где театр только после реконструкции открылся. И вот уже когда я опять вернулся в 84-м, Покровский меня попросил о помощи. Пожарная служба опечатала его театр, который тогда помещался в подвале на Соколе: вентиляция не работает, противопожарной системы нет, показывать спектакли запрещено. Покровский был прямо в ужасном состоянии. Я начал этим заниматься, меня принял главный пожарник Москвы, дал мне список того, что необходимо сделать в театре, и за месяц мы все сделали.

в: То есть ваше сотрудничество с театром Покровского началось с электропроводки?

о: Да. И вот с тех пор мы работаем вместе. Поставлено очень много спектаклей, в том числе и наших совместных с Борисом Александровичем. Объездили весь мир. И из развалюхи на Никольской сделали приличное помещение. В старом помещении на Соколе ведь абсолютно работать невозможно было. Мужчины в одной комнате гримировались по очереди, женщины - в другой.

в: И тем не менее это было легендарное время для вашего театра.

о: Да, было. Но еще и потому, что в Москве тогда десятилетиями не создавалось ни одного нового театрального коллектива. А тут - новый театр! И потом, гений Покровского заключается в том, что он даже из абсолютного пустячка может создать шедевр.

в: Для вас существуют другие оперные режиссеры, кроме Покровского?

о: Существовали. Мне нравились спектакли Вальтера Фельзенштейна, Баратова в Большом театре, Тихомирова в Кировском театре. Это была плеяда режиссеров - единомышленников Бориса Александровича. А сейчас, когда на сцене писсуары стоят, мне это просто не интересно.